Меня неоднократно пытались лишить высокого поста, но электорат этих затей не поддерживал, а в четвёртом классе, когда я заиграл на трубе и в качестве горниста открывал городские пионерские слёты, что ввело меня в номенклатуру городского уровня, школьной организации до меня было не добраться. Так, в средние века непременным членом магистрата был палач. (Я видел в Италии торжественные шествия старого образца: палач в красном капюшоне шёл сразу за мэром, за ним — члены совета. Уважали: ведь он не только рубил головы, но и сёк зады, пытал и взимал пошлину — с таким лучше иметь добрые отношения: мало ли как карта ляжет…)

Я, вишь, оскорбил достоинство его дщери Ирины, и он этого так не оставит! Не отрицаю, я гладил её ножки под юбкой, но делалось это с её полного согласия, удовольствие получали оба, и не наша вина, что молоденькая дура-училка зашла в класс невовремя.

Застигнутой Ирочке пришлось всплакнуть, согласно тогдашнему кодексу девичьей чести, училка сдуру позвонила её родителям, благородный отец написал донос и пошло… Сообщником по делу проходил мой дружок Витька: пользуясь Ирочкиной занятостью, он гладил её грудки.

Педсовет был бурным. Я был главным обвиняемым, Витя проходил как соучастник. Потерпевшая Ира и две сочувствующие Люси слушали под дверью. Русачка Мариванна бесновалась, требуя для нас кастрации с изоляцией, биологичка объясняла про пубертат, ветхая географичка нежно вспоминала раздельное обучение. Остальные издавали «бу-бу-бу», ожидая выступления директрисы, чтобы присоединиться к её правильному мнению.

Вердикт был краток: из пионеров обоих — вон; в школе оставить; меня перевести в параллельный класс (разбить развратный тандем); оценку по поведению снизить всем троим; училку, опорочившую честь школы, перевести на младшие классы.

Когда мы вышли на воздух, мой папа сказал Витиному с чувством:
— Какая сволочь эта русачка!
— Жуткая антисемитка, — ответил тот, — она бы и нам яйца поотрывала, дай ей волю.
До самого дома мы молчали. Уже в подъезде папа сказал: «Ты уж дотяни до конца года».

Одноклассники написали петицию в мою защиту и хотели бастовать, но я упросил их оставить всё как есть, затем быстренько вступил в комсомол, получив рекомендацию от завуча, которая вернулась после болезни и не знала о педсовете, но ценила меня за мои сочинения-диктанты, написанные без ошибок, и за работу в радиоузле. Потом был, конечно, небольшой скандальчик, но райком уже утвердил, надвигались экзамены, восьмой класс был последним, а комсомольцы… ну а что комсомольцы?