Осенью 1941-го Харьков эвакуировали. Почти всё пришлось бросить, а взяли с собой совсем не то, что было нужно. Ещё до Саратова на маленькой станции деда арестовали и чуть не расстреляли: в его вещах нашли увесистый пакет золота. (Чёрт его дёрнул взять с собой бронзовую пудру для волос: она была в моде, и дед справедливо полагал, что дамскому парикмахеру и в Ташкенте найдётся дело.) К счастью, нашёлся кто-то, поставивший этому золоту пробу «говно!» — и деда, хоть и без вещей, отпустили.

За Волгой остановились надолго. Комендант поезда сказал, что раньше следующего дня поезд не двинется и что пассажирам можно пойти в город, разжиться тем, что нужно для дальней и долгой дороги. Дед, бабушка и моя будущая мама пошли в город.

Дома были открыты, мебель стояла на местах, посуда на столах, в шкафах лежали и висели простыни, рубашки, платья. Пассажиры стали набивать узлы барахлом. Дед спросил у одного из солдат комендатуры, что происходит.
— А тут немцы жили, поволжские. Их всех в одночасье вчера вывезли.
— Куда?
— А кто знает? НКВД вывозило… Вы берите чего надо: всё равно пропадёт.
— Нам ничего чужого не нужно! — сказал мой дед, сын шамеса харьковской Хоральной синагоги, большой труженик, тот ещё жулик, и я ясно вижу, как изменили эти слова его осанку.
Апрель 2010 г